10 дней в столичной галерее «Роза Азора» любой желающий сможет взглянуть на известного музыканта с другого ракурса. Большинство знает Андрея Макаревича как лидера «Машины времени», но он напомнил, что по профессии он художник:
— Я закончил с отличием Московский архитектурный институт, и это как раз и есть моя профессия, — говорит Андрей Вадимович. — А музыке меня как раз никто не учил. Часто бывает такая ситуация, когда выходит альбом, и я понимаю, что мне проще сделать обложку самому, чем объяснить художнику, что мне хочется.
— Рисовать — не основное ваше занятие?
— Как раз не основными своими занятиями я не занимаюсь. Это основное, музыка — основное, книжки — основное.
— То есть это не хобби?
— Все это одновременно хобби. Потому что я не умею заниматься тем, что мне не интересно.
— Некоторые ваши работы с социальным и политическим подтекстом?
— Да, это для меня большая новость! А вот та с флагом? Мне кажется, все это абсолютно человеческая вещь. Все эти картиночки — иллюстрации к рассказам в журнале «Story». Я один раз нарисовал что-то, а потом читатели стали требовать, чтобы с каждым рассказом была моя иллюстрация. И это стало традицией, которая продолжалась 6 лет. И сейчас, кстати, возвращается. Какие были рассказы, такой была и картинка. Я не помню, чтобы это были какие-то политические темы — я их не люблю. Во-вторых, журнал не политической направленности.
|
Просто у нас сейчас такие больные головы, что мы видим политику везде. Где пальцем не ткни, там политика. Это неправильно. Вообще нас окружает жизнь. Чем жизнь более нормальная, тем политика в ней должна занимать меньшее место. Я стараюсь жить.
— Ваши работы можно приобрести?
— Да, причем незадорого (работы формата А4 — 2000 рублей, работы формата А3 — 3000 рублей, живопись от $1000 до $10000 — Ред).
— Все картины в единственном экземпляре?
— Все в единственном. Все — оригиналы. Есть художники, которые не могут расстаться со своими работами, они их любят, как детей. Они их складывают, прячут, они годами пылятся в папках. Есть художники, которые считают, что лучший способ сделать что-то новое — избавиться от того, что у тебя есть. Любишь ее — отдай. Пусть люди возьмут и повесят на стенку. Тогда она будет работать. А ты нарисуешь что-то новое.
— Долго ли рисовали?
— Лет 6.
— Опустошили архивы?
— Уверяю вас, я не все из дома вытащил. У много еще работ, не связанных с журналами и книгоиздательствами. И пока еще мастерская довольно сильно ими заставлена.
— Изобразить кого-то на заказ смогли бы?
— Я вообще-то не портретист. Мой отец, например, гениально рисовал шаржи. Это отдельный талант. Я не думаю, что я им в большой степени обладаю.
Рисовать что-то на заказ — честно, это не очень интересно. Это как написать песню на заказ.
|
— Накануне, оформляя выставку, вы слышали, какие песни звучали на Дне города. И в своем Фейсбуке задались вопросом: «Объясните мне — неужели после 1980 года в стране не было написано ни одной песни?»
— Я сам не противник ретро, сам очень люблю старый джаз, я люблю старые советские песни. Среди них были гениальные советские песни. Но, черт возьми, кроме них ведь существует что-то еще! Мы все-таки живет в XXI веке, если мы часть мира. Ну сколько же можно играть в этот Советский Союз? Мне от этого делается тоскливо, честно. И как сказал какой-то умный человек, история повторяется дважды: один раз как трагедия, второй раз для идиотов. Я боюсь, что сейчас у нас второй случай. Но считаю, что я не потерял способности смотреть вокруг взглядом предвзятым.
— Ну раз уж мы заговорили про город, что-то положительное вы видите?
— Конечно. Вы не помните, что в 70-х было… Город становится чище, реставрируют какие-то здания… Мне вообще приятно, когда что-то происходит, открываются какие-то заведения, залы, замечательные рестораны! Я по миру езжу, могу сказать, что сейчас нигде нет таких ресторанов, как в Москве! Реально. По качеству. То, что у нас труднодоступно только в виде цены, например, по качеству в мире надо поискать! Я вообще Москву очень люблю. Я здесь родился. Так что я не могу сказать что я какой-то человек, который на все смотрит, сморщив нос. Градский, к примеру, открыл замечательный зал. Правда 24 года это делал, но сделал наконец! Я считаю, что это будет один из лучших залов, там будут интересные программы.
|
— Говоря о Градском, сразу вспоминается проект «Голос», поиск новых талантов. Вы, как считаете, сейчас молодым талантам проще чем раньше пробиться?
— Знаете, в чем дело? Раньше мы не знали такого слова «пробиться». Когда мы начали играть, у нас и в мыслях не было слова «пробиться». Куда? На советскую сцену? Это было невозможно. Просто хотелось это делать лучше. Мы понимали, что если мы будем лучше всех, то нас будут за это любить. Я не думаю, что это означает «пробиться». Это сейчас в первую очередь думают, как пробиться, а потом, что я буду делать, когда пробьюсь? Что я покажу? И вообще, я кто? Я имею право что-то говорить, когда я уже пробился? Поэтому мне это не очень интересно и совсем не понятно.
— То есть сейчас люди стали другие?
— Люди здорово изменились. И изменились условия, в которых они существуют, очень изменились. И не надо кивать на обстоятельства. Человек сам решает, кем ему быть, несмотря на обстоятельства.
А талантливого человека учить не надо. Я встречал в жизни, к сожалению, очень талантливых людей и как раз им мне хотелось помочь, хотя я понимал, что это нонсенс. Они говорили: «Не надо, мы сами, нам не надо помогать!». Чем бездарнее, тем он активнее требует, чтобы ему помогали, взяли за руку и отвели в такое место, где помогают. Нет такого места! Тебя могут взять на Первый канал, но если ты бездарность, на следующий день, как тебя перестанут показывать, все про тебя забудут. А всю жизнь оттуда не слезать — это тяжелая опасная работа, с искусством не связанная.
|
— Ваш сын ведь тоже музыкант?
— Он больше актер, чем музыкант. Он постоянно занят в кинопроектах, телевизионных проектах. На музыку у него остается не так много времени. И честно могу вам сказать, я не успеваю следить за всеми его телодвижениями. Я даже не очень понимаю в этой электронной музыке. У них свои тусовки, свои фестивали. То он написал какую-то музыку для английского документально фильма. Музыку, которую он делает, она настолько далека, от той музыки, которой занимаюсь я, что я могу это уважать на расстоянии и радоваться, что он занимается своим любимым делом, не более того.
— Вы пытались его предостеречь или наставить на какой-то путь?
— Когда он хочет меня о чем-то спросить, он приходит и спрашивает. А что-то ему навязывать — чужой опыт, это бессмысленная вещь. Он даже тебя не спасает, потому что ни одна ситуация не повторяется дважды. А уж надевать его на другого человека — это совсем глупость.
— То есть он выбрал свой путь и вы, как родитель, не мешали ему это делать?
— Не мешал и не помогал, кстати.
— Какой месседж несет ваша выставка (сейчас модно говорить это слово)?
— Месседж? Я бы процитировал моего любимого Олега Ивановича Янковского из фильма «Тот самый Мюнхгаузен»: «Улыбайтесь, Господа, улыбайтесь! Самые большие глупости на свете делаются с серьезным выражением лица».
